Как банки пережили пандемию. Итоги финансового года в большом интервью с Толкунбеком Абдыгуловым

2020 год из-за пандемии выдался сложным для всех, в том числе и для коммерческих банков. Дополнительной нагрузкой для финансового рынка Кыргызстана стали также и важные политические события, произошедшие осенью прошлого года. Все это привело к тому, что даже всегда стабильная финансовая система претерпела изменения.

Каким был 2020-й для коммерческих банков, сколько процентов по кредитам списали заемщикам, сколько у Кыргызстана осталось резервов на поддержание валютных колебаний и почему популизм мешает финансовому рынку развиваться – на эти и другие вопросы ответил глава Нацбанка КР Толкунбек Абдыгулов в интервью с Economist.kg.

— Несмотря на то, что прошла уже половина 2021 года, нужно подвести финансовые итоги прошлого года, который стал переломным для всех. Как завершился 2020-й год и как начался 2021-й, с учетом потерь прошлого года?

— Прошлый год был не простой для всей экономики. Тут нельзя делить: банковская система, финансовая система и экономика. Как известно, банки и состояние банков ‒ это отражение дел в экономике. И прошлый год из-за пандемии, из-за локдауна, комендантских часов, закрытия городов и других факторов, был тяжелым, приходилось принимать очень много нестандартных решений.

Такого никогда же не было, чтобы были проблемы и в Кыргызстане и во всем мире. А в прошлом году все навалилось одновременно. Закрытие границ и другие сопутствующие факторы привели к подорожанию логистики, из Казахстана, России, Китая товары стало тяжелее везти. Это всё также отразилось на банковской системе.

Но, благодаря тому, что в прошлые годы проводилась адекватная работа, банки имели достаточный запас прочности.

К примеру, в 2014-2015 годах у нас 70% кредитного портфеля было в долларах и любое изменение курса всегда вызывало у банков проблемы. Тот курс на дедолларизацию, который мы взяли в 2015 году, он оказался правильным. На сегодняшний день порядка 30% кредитного портфеля у банков — в долларах, всё остальное — в сомах. Это уже дает достаточный запас прочности.

Что касается цифр, то в 2020 году совокупный кредитный портфель банков за год вырос на 11%. Это в условиях жесточайшего кризиса. И он составил 162 млрд 550 млн сомов.

Общий объем депозитной базы увеличился практически на 20% и составил 180 млрд 927 млн сомов. То есть это о чем говорит? О том, что к банкам у населения есть доверие. Наши граждане, юридические лица, индивидуальные предприниматели, частные лица начали свои излишки денег вкладывать в банки.

Для сравнения, кредитный портфель в 2019 году был 146 млрд сомов, то есть прирост в прошлом году был значительный. Если мы говорим по депозитам, то тоже идет рост практически на 20%.

Благодаря тому, что рост и кредитного и депозитного портфелей увеличился, общий уровень финансового посредничества вырос на 8% и составил 48%.

— Как сложилась ситуация с проблемными кредитами?

— Согласно банковской терминологиии — это классифицированные кредиты. На 30 апреля этого года доля классифицированных кредитов в банковской системе составляет 11,2%. Данное значение, в принципе, не является таким критичным. То есть, получается, из всего объема выданных кредитов только 11% являются классифицированными.

— В прошлом году говорилось много о том, что люди не могут погасить кредиты. Получается, что большая часть населения все же их погасила?

— В прошлом году много послаблений было дано и клиентам банков и самим коммерческим банкам. Мы дали рекомендацию, чтобы на 3 месяца процентные платежи, по согласованию с клиентом, переносились. Тогда население немножко вначале не поняло. Многие начали думать, что проценты не надо будет платить вообще. После разъяснения, в принципе, всем стало понятно. И очень многие даже отказались от того, чтобы реструктуризацию делать, потому что проценты просто переносились на другой период, многие стали просто платить.

Для того, чтобы поддержать и стимулировать банки для реструктуризации кредитов заемщиков, испытывающих сложности с погашением, мы упростили требование по реструктуризации для коммерческих банков. То есть раньше, если кредит реструктуризировался, банк должен был сразу же создавать резерв на покрытие потенциальных убытков. Мы разрешили до трех раз проводить реструктуризацию, и соответствующим образом классифицировать кредиты. Потому что надо же было как-то клиентам помогать.

Когда стало понятно, что пандемия не пройдет через 3-4 месяца, с банками были проведены обсуждения о предоставлении отсрочек по кредитам на более длительный срок и, кредиты стали уже пролонгироваться на год и более, соответственно, реструктуризации кредитов осуществлялись на более долгий период времени.

Также мы в прошлом году запретили коммерческим банкам начислять штрафы и пени, то есть только процент начислялся, но никаких штрафов, пени для населения до сегодняшнего момента нет.

Для банков, конечно, это плохо, они теряют свой инструмент стимулирования возврата, то есть раньше, если у клиента просрочка пошла, им сразу начисляли штрафы и пени. Сейчас этого пока не разрешено делать.

Дополнительно мы запретили коммерческим банкам  реструктуризированные кредиты фиксировать в кредитном бюро. То есть до сих пор эти все реструктуризации не отражаются на кредитной истории заемщика. Это тоже очень хорошее подспорье для клиентов, потому что, если ты попадешь один раз в кредитное бюро, то постоянно будет выскакивать, что ты проблемный клиент.

— А когда планируется возобновление привычных требований к комбанкам?

— Мы планируем где-то с сентября-октября уже потихоньку возвращаться к предыдущим требованиям, чтобы финансовая система потихоньку опять возвращалась на стандартный режим работы.

Потому что все эти послабления, это конечно с одной стороны поддержка банкам и предпринимателям, но, если так долго будет продолжаться, они будут влиять на стабильность банковской системы в целом, то есть это расслабляет всех ‒ и клиентов, и банки.

Но здесь опять всё будет зависеть от ситуации. То есть, сейчас очередная волна ковида началась, поэтому будем в режиме реального времени смотреть на ситуацию и корректировать ее.

— В прошлом году было объявлено, что заемщикам, у которых кредиты до 100 тысяч сомов, будут списаны проценты. Удалось ли реализовать эту программу?

— С правительством была проведена совместная работа в этом направлении. Вообще эта инициатива была, на тот момент, исполняющего обязанности президента. Он ездил по регионам, везде ему говорили, что надо помочь с кредитами, списать. Но списать кредиты ни правительство, ни Национальный банк не может, потому что это же все деньги вкладчиков, большая часть, либо это деньги инвесторов, которые вложили в уставной капитал банка.

И тогда совместными расчетами мы пришли к выводу, чтобы охватить как можно большее количество людей, необходимо сделать правительственную программу и помочь хотя бы с выплатой процентов. Было выпущено постановление правительства от 13 ноября 2020 года. И в рамках этой программы, она действовала 3 месяца ‒ декабрь 2020 года, январь и февраль 2021 года ‒ правительство на себя взяло выплату процентов.

И сейчас уже можно сказать, что 390 340 человек получили помощь в оплате процентов за эти 3 месяца. Если взять расходы бюджета, это составило 734 млн 189 тысяч сомов.

Правительство впервые в истории Кыргызской Республики изыскало деньги и пошло на такой шаг, учитывая тяжелую ситуацию.

— В прошлом, в этом году рекордные суммы были потрачены на интервенции. На сколько сильно обоснованы были эти  интервенции?

— Этот вопрос больше связан, наверное, с непониманием, как это работает. Вот говорят ‒ рекордное. То есть мы в 2014-2015 годах для предотвращения резких скачков курса валюты также выходили с интервенцией на значительные суммы, даже больше чем в прошлом году. Здесь же вопрос в не в том, какое количество, а в том, что это нужно делать.

В 2014-2015 году все уже тогда говорили, вот сом будет 100-120 за доллар и так далее, создавали ажиотаж на валютном рынке, будоражили народ, в парламенте, эксперты все выступали. Но практика показала, что на сегодняшний день уже таких ярых людей, которые выступают и говорят, что валютная политика Национального банка неправильная, нет, потому что все уже поняли, как это работает.

С 1993 года в нашей стране существует свободно плавающий обменный курс. То есть, если в полностью свободное плаванье отпустить его, тогда Национальный банк вообще не должен делать интервенции и рынок сам определяет курс валюты. Но тогда существуют риски, что, когда на рынке не будет хватать долларов, курс может у тебя очень далеко уйти. И при системе свободно плавающих обменных курсов, когда идет резкий скачок, Национальный банк для стабилизации ситуации выходит на рынок и продает иностранную валюту.

Здесь сколько мы продали ‒ это не так важно. Надо всегда смотреть на состояние золотовалютных резервов по итогам года. Мы всегда смотрим в процессе. В течение года мы можем продавать, покупать иностранную валюту. В конце года по состоянию на 31 декабря всегда фиксируется размер золотовалютных резервов.

Основная суть золотовалютных резервов как раз для этого и предназначается, то есть во время кризиса они должны тратиться.

И самое главное, чтоб мы не уходили в ноль. То есть, если не будет золотовалютных резервов в стране, тогда, конечно, мы придем к тому, что курс должен быть свободно плавающим. А так резервы позволяют, и своевременные интервенции не дают сильно разыграться обменному курсу.

Очень много разных мнений существует, зачем Национальный банк какой-то коридор устанавливает. Мы как такого коридора не устанавливаем, то есть мы смотрим на ситуацию на рынке.

В прошлом году национальная валюта на 19% обесценилась, но это было связано с той же пандемией. Тогда курс до 85 поднимался, потом он опять откатывался до 80. Это всё связано же не только с внутренними факторами, но и с внешними, то есть приток денежных переводов уменьшился, приток инвестиций уменьшился, поступление доллара в страну уменьшилось и так далее. Здесь много факторов.

— Просто многие как говорят: да, потратили резервы, но всё равно курс вырос. Тогда в чем смысл был?

— На этот вопрос очень простой ответ. А если б мы не продавали? Ну, представьте на минутку, если б мы не продавали, что бы было с обменным курсом, если б мы не решали эти вопросы путем интервенций? Никто ведь не хочет, чтобы обменный курс был 300 сомов за 1 доллар?

Если отпустить его совсем и не работать с этим, там скачки могут быть громаднейшие.

— Сколько ресурсов для поддержания курса валюты имеется сейчас?

— Сейчас золотовалютный резерв наш составляет 2 млрд 780 млн долларов ‒ это практически 6 месяцев импорта. По международным стандартам их должно хватать на 3 месяца импорта. Это условно. Потому что всегда в расчетах берется ситуация, когда экспорта вообще не будет. Поэтому мы на сегодняшний день довольно безопасно себя все чувствуем.

— Касательно баткенских событий. В пострадавших селах были малообеспеченные граждане, у которых тоже были кредиты. Была ли им оказана помощь?

— По этой ситуации у всех банков было четкое понимание, что мы должны помочь. И мы тогда сразу же договорились, что коммерческие банки по своей инициативе спишут кредиты погибшим, а также тем, у кого сгорели дома и пострадал бизнес. Это касалось именно жителей трех пострадавших сел.

Если по цифрам говорить, то предварительным данным, списано 57 кредитов на сумму 9.5 млн сомов. И предоставлены отсрочки по 37 кредитам сумму порядка 62 млн сомов. Кроме банков, также микрофинансовые компании списали 131 кредит на сумму 3.5 млн сомов.

Там остались только вопросы по двум госбанкам, потому что в «Айыл Банк» и «РСК», акционером является правительство, соответственно, это должно быть решение акционера. То есть, нанятые управленцы там не могут без согласования с учредителями и акционерами принимать такие решения.

— Нацбанк инициировал закон о криптовалюте, который на днях будет внесен на рассмотрение в Кабинет министров. Какие возможности он откроет?

— Последние 5-6 лет всех наших граждан мы предупреждали о том, что криптовалюта является очень волатильным и рисковым видом инвестиций. То есть, мы рекомендуем нашему населению не связываться с криптовалютой, но если связываешься, то на свой страх и риск. Потому что не было гарантий никаких. Ну, вырос биткоин, он также потом упал. Там очень много нюансов.

Но очень часто стали происходить моменты, когда люди покупают криптовалюту, платят деньги, а в результате становятся жертвами мошенников.

И уже в прошлом году назрела такая потребность, что мы должны хотя бы регулировать рынок покупки и продажи, чтобы наших граждан не обманывали. Изначально концепт закона был такой. Мы подготовили проект, собирались только регулировать процесс покупки и продажи, и то только через призму защиты граждан от мошенников.

Мы подготовили закон, на общественное обсуждение вынесли, и тут выяснилось, что у нас еще существует целый пласт других вопросов. К примеру, платежи. Уже и «MasterCard», и «Visa» стали такого рода платежи проводить, соответственно, раз кто-то хочет, чтобы ему платили в криптовалюте, давайте тогда это тоже рассмотрим. Мы стали учитывать эти вопросы, и от первоначального закона практически ничего не осталось.

На днях мы планируем проект закона отправить в Кабинет министров для согласования и рассмотрения. Думаю, где-то в сентябре он уже будет внесен в парламент.

Проект закона полностью легализует криптовалюту, появятся правила игры: как продавать, как покупать, как хранить, как платить ‒ все вот эти вещи будут учитываться. Ну, это же пока только проект, то есть, возможно, в парламенте, может, в правительстве что-то добавится.

— Касательно последних событий. Был ажиотаж вокруг концепции развития финансового рынка, инициированной депутатом Ибраевым. Согласно концепции Кыргызстан чуть ли не станет финансовым хабом в Центральной Азии. Какая у вас позиция на этот счет?

— Национальный банк дает отрицательное заключение на этот законопроект, мы категорически против. Очень много громких слов: «финтех, финтех». Давайте пойдем конкретно по пунктам, что предлагается сделать:

• В статью 16 «Основные задачи Национального банка» предлагается внести изменения и добавить туда «развивать Кыргызстан как международный финансовый центр».

Вроде бы красиво же звучит, но есть же опыт других стран. Когда я сказал, что этим должно заниматься правительство, многие начали обвинять: вот, всё на правительство сваливают, работать не хотят.

Ну, хорошо, давайте возьмем пример финансового центра Астаны. Землю выделить под этот центр ‒ бытовая вещь, но кто выделяет? Правительство выделяет. Кто разрабатывает нормы закона, по которым будет этот финансовый центр функционировать? У Национального банка нет права законодательной инициативы. Это всё делает правительство, то есть правила игры определяются правительством.

Мы, как Национальный банк не против, мы только за то, чтобы Кыргызстан превратился в финансовый центр. Но, к сожалению, это функция правительства.

• Следующее предложение: рассматривать заявки от финтех компаний не более 10 рабочих дней со дня регистрации.

В норму закона закладывать, сколько дней мы должны рассматривать заявку ‒ это неправильно, это регулируется другими нормативно-правовыми актами.

У нас есть специальный регулятивный режим, он так и называется ‒ «регулятивная песочница», который позволят вот этим инновационным компаниям разрабатывать и внедрять новые продукты.

У нас было 3 заявки в рамках регулятивной песочницы, одна компания уже работает. Вторая заявка была направлена на доработку и совместно дорабатывается. Третья — была отклонена. Сейчас вот четвертую заявку на прошлой неделе получили. То есть, у компаний есть возможность без всяких сложностей заниматься внедрением инноваций.

Но тут в законе ставят условие, что мы в течение 10 дней должны давать ответ. Ну как? Мы же не с пустого места это берем. Во-первых, мы должны изучить международный опыт, в других странах это делается или нет. Это за один день можно сделать? Нет, это нормально надо изучить. Потом, самое главное, надо посмотреть, чтоб не было нарушений со стороны компании. У нас же все виды деятельности лицензируются, может случится и так, что кто-то просто хочет воспользоваться режимом регулятивной песочницы для того, чтоб не получать лицензию, а вести финансовую деятельность. Тут тоже есть свои риски.

• Вот следующая норма. «Требования Национального банка о минимальном уставном капитале компании, занимающихся внедрением инновационных услуг, технологий на финансовом рынке, не должно превышать 3% от минимального уставного капитала для банков, если эти компании не осуществляют операции с высокими кредитными и инвестиционными рисками (кредитование, лизинг, факторинг и так далее)».

Тогда завтра у нас появятся очень много компаний, которые будут предоставлять банковские услуги, или квази-банковские услуги, имея не 600 млн сомов капитал, а всего 18 млн сомов. Это уже не справедливо по отношению к коммерческим банкам.

• Кроме этого, в этом законопроекте есть еще ряд «интересных» инициатив, таких как разрешить частным компаниям хранить золото в хранилище Нацбанка, потому что оно защищенное и к Национальному банку больше доверия.

Ну, правильно, к Национальному банку больше доверия. Потому что мы заняты другими вещами, то есть для нас сохранность золотовалютных резервов намного важнее, чем зарабатывание прибыли, в законе это четкое прописано. И как мы какой-то частной компании разрешим допуск к хранилищу Национального банка?

• И еще одно требование, которое они предлагают, они говорят: давайте, пусть эти финкомпании будут открывать корсчета в Национальном банке.

Это что значит? Это значит, что какое-то ОсОО приходит, и мы должны ему открыть здесь счет. Национальный банк такими операциями не занимается, он работает только с правительством. Да, правительство имеет право, в соответствии с законом, у нас иметь счета сомовые, долларовые, потому что внешний долг надо же выплачивать, для этого кто-то их должен обслуживать. И Национальный банк, по закону, обслуживает только правительство.

Если, к примеру, одно ОсОО мы начнем у нас обслуживать, завтра же скажут другие: почему им можно, а нам нельзя? И тогда все эти клиенты перетекут из коммерческих банков в Национальный банк.

И тогда получается Национальный банк будет мегакоммерческим банком?

Тогда мы ставим под угрозу вообще существование банковской системы, а также и Национального банка, потому что 1000 платежей, которые проходят ежедневно, невозможно будет проследить. Вдруг где-то нарушение, отмывание денег и так далее произойдет, тогда просто Национальному банку закроют все наши корсчета, тогда мы уже и правительство не сможем обслуживать.

То есть, если правительство скажет: переведите деньги по кредиту МВФ, наступило время, нам надо платить, Национальный банк просто не сможет этого сделать. А как мы переведем, если нам все счета закроют, потому что мы превратимся в коммерческий банк?

— Вы часто становитесь объектом критики депутатов и некоторых чиновников. Последний месяц не стал исключением. Это как-то отражается в целом на деятельности Нацбанка или на финансовом рынке?

— Я, в принципе, к критике всегда положительно отношусь. Любая критика ‒ это же подсказка, что ты что-то делаешь неправильно, но только если это объективная критика. Когда это необъективная критика, это, конечно, вызывает определенное непонимание.

Это же всегда косвенно влияет на банковскую систему, в том числе. То есть, если вот такие популистические меры будут продолжаться, будут вноситься такие изменения в законы, то и финансовая стабильность банковской системы может пострадать.

В этом году мы будем праздновать 30 лет независимости, сколько у нас было концепций, планов, стратегий за это время.

Есть вещи реальные, которые надо делать, можно делать и нужно делать, а есть просто желания.

Вот простой пример. Мы в 2016 году, когда закон «О Национальном банке, банках и банковской деятельности» утверждали в парламенте, мы просили установить требование для банков — 1.5 млрд сомов уставного капитала. Нам парламент сказал: нет, вы что? Мелкие банки ‒ это местные инвестиции. Давайте 600 млн поставим, и то сделаем, чтобы в течение двух или трех лет по 100 млн они добавляли. И в то же время говорят, что в экономике не хватает «длинных» ресурсов. Ну откуда им взяться, если уставной капитал всего 600 млн? Поставим требование ‒ 3 млрд, уже у банка появится свои 3 млрд сомов, которые он может долго кредитовать.

Почему долгих кредитов у нас нет? Потому что самый большой срок депозита у нас ‒ это 3 года. Чтобы банк мог предоставлять более длинные деньги, ему должны — либо депозиты удлиняться, либо свой капитал должен быть. Это законы рынка, которые невозможно преодолеть.